Поговорим / Стихи

если б я был хитрее —
сердце молчать заставил.
только в обход всех правил
сердце в полёте реет.

если б я был умнее —
я бы рубил капусту,
а не кричал о чувствах,
что я так счастлив с нею.

я бы не рвался в клочья
и не шумел прибоем,
как заменил тобою
бога однажды ночью.

я бы не стал собою,
точно не стал бы, детка.
что там заместо клетки? —
небо, где только двое.

я зажигаю строки
вязью частиц и смыслов,
ритмами сердца выстлав,
солнечные дороги.

если б... а впрочем, ладно.
я бы... и ладно, впрочем.
знаешь, ты просто очень.
знаешь, я безоглядно.

напишу тебе, что я скучаю,
что сквозит окно и я простужен,
ковыряя вилкой скудный ужин.
чай остыл, да разве ж дело в чае?

напишу, что я не сплю, болея
без тебя, свернувшись на кровати
в плюшевом гостиничном квадрате,
глядя на уснувшие аллеи.

напишу, что мне так не хватает
букв твоих и скобок в телефоне.
этот мир — тепло твоей ладони.
жаль, что он сегодня не оттает.

я смотрю на фотки и скучаю
без твоих искрящихся улыбок.
жив тобой, любимая, спасибо.

чай остыл, но разве ж дело в чае?

жизнь засыпана вопросами
и не делится ответами,
поколение с заносами —
мы воспитаны кассетами.

жизнь такая малодушная,
задевает по касательной.
людям кажется ненужное
абсолютно привлекательным.

жизнь такая, как получится,
но и так не получается.
голову бы взять в попутчицы,
пусть съезжать не приучается.

жизнь заполнена скелетами
из шкафов различной древности
и не делится билетами
на корабль из повседневности.

представь, что ты умер.
и что ты ни делай —
ты больше не зумер,
ты — мёртвое тело.

ты больше не ватник,
не красный, не белый,
не чей-то соратник,
ты — мёртвое тело.

не папа, не мама,
не жертва обстрела,
не чья-нибудь драма.
ты — мёртвое тело.

твоя оболочка
играла и пела,
случилась побочка:
ты — мёртвое тело.

ты просто почувствуй,
как жизнь неумело
сменила искусство
на мёртвое тело.

и люди в погонах
из мрачных отделов
писали в айфонах
про мёртвое тело

и рылись в помоях,
и пачкали мелом
паркет и обои
и мёртвое тело.

душа за порогом,
и больше нет дела
ни чёрту, ни богу
до мёртвого тела.

давай родимся в новом мире,
и в этом мире будет мир,
что помещается в квартире
и тысячах других квартир.

давай найдёмся в новом мире,
и в этом мире будет дом,
что помещается в квартире,
где помещаются с трудом.

давай зажжёмся в новом мире,
и в этом мире будет свет,
что зажигается в квартире
в объятьях кухонных бесед.

давай срастёмся в новом мире,
и в этом мире будем мы,
что раскидают по квартире
одежду и тоску зимы.

давай проснёмся в новом мире,
и в этом мире будет рай.
рай начинается в квартире,
где чувства плещутся за край.

нам остаётся выжить в этом,
что был когда-то нам знаком,
в стране непрошеных советов
и вечных выходов из ком.

а дальше после круговерти
колёс сансары, се ля ви,
мы выйдем новыми из смерти
вершить историю любви.

давай начнёмся в новом мире
не с абсолютного нуля.
накурено в пустой квартире,
пишу. пиши. скучаю.

я.

я сплю обрывками ночей,
чтоб выкроить ещё минуту.
все говорят, я звезданутый;
гораздо проще – я ничей.

устало начинаю день
и полагаюсь на везенье,
но совесть любит угрызенья –
я преодолеваю лень,

и, разблокировав смартфон,
я с ужасом смотрю на дату
и, про себя ругаясь матом,
не понимаю – это сон?

когда успел промчаться год?
тащился вроде еле-еле,
но вот последняя неделя,
и он отправится в расход.

всё время думая о Ней,
я отыскал в себе поэта,
потом убил в районе лета,
чтоб стать мудрее и сильней.

кому я вешаю лапшу?
я не успел ни то ни это
и ошалело до рассвета
пишу, пишу, пишу, пишу,

чтоб убежать от пустоты
предновогодней круговерти.
я шлю письмо, и на конверте
пишу: «доставить до мечты».

что предназначено судьбой?
бессонницей почти запутан,
хочу хотя бы на минуту
заполнить пустоту тобой.

сугробы непроходимые —
снег падал весь день до ночи.
ну, значит, взойдут озимые,
озимым сугробы — очень.

а людям в сугробах холодно,
а людям в сугробах вязко,
и смерть извлекает золото
из жизненного фиаско.

все звёзды закрыты тучами,
на небе сплошные шрамы,
лесами идёт дремучими
нуар бесконечной драмы.

здесь воздух дрожит от ужаса,
и воздуху не согреться,
а небо над миром кружится,
и снег заметает сердце.

весною взойдут озимые,
озимым сугробы — очень.
растают снега, любимая,
и станут короче ночи.

но сны за больными веками
порою невыносимы.
однажды мы станем реками,
и сгинут в потоке зимы.

включаю в квартире свет:
гитара, бардак, кровать,
никто здесь на мой привет
не будет в ответ кивать.

не спросит никто: ты как?
и некому ждать ответ.
могли бы часы: тик-так,
но времени в доме нет.

оно здесь не лечит боль,
и тело, едва дыша,
ему говорит: позволь,
для боли нужна душа.

душе нужно жить строкой,
для бога найти предлог,
чтоб дал ей простой покой.
душе нужен просто бог.

под ребрами воет бес,
а может, шалит гастрит,
но бог не сойдет с небес
в квартиру, где свет горит.

в квартире бардак и ночь,
за окнами ждёт четверг.
и ты бы могла помочь,
чтоб свет на душе не мерк.

так странно, что ты не здесь,
я свет прожигаю зря,
но быстро сбивает спесь
безумие декабря.

сижу на краю зимы
и думаю: как же так?
когда я дошел до тьмы?

бог пишет: привет, ты как?

я хочу написать о тебе
стих о том, как волнуешь меня
очевидными красками дня,
мотыльком на фонарном столбе.

даже если он там не летит,
я хочу там его представлять,
как твою непослушную прядь,
вместо мыслей, сошедших с орбит,

ускоряющих собственный бег.
вместо снега и новой зимы,
вместо этой съедающей тьмы,
я хочу говорить о тебе.

мотыльками летят до небес
мои чувства, сжимает внутри,
где стучит: раз, два, три, раз, два, три,
бьётся сердце моё о тебе.