Поговорим / Стихи

Февраль — любовь и гнев погоды.
И, странно воссияв окрест,
великим севером природы
очнулась скудость дачных мест.

И улица в четыре дома,
открыв длину и ширину,
берет себе непринужденно
весь снег вселенной, всю луну.

Как сильно вьюжит! Не иначе —
метель посвящена тому,
кто эти дерева и дачи
так близко принимал к уму.

Ручья невзрачное теченье,
сосну, понурившую ствол,
в иное он вовлек значенье
и в драгоценность перевел.

Не потому ль, в красе и тайне,
пространство, загрустив о нем,
той речи бред и бормотанье
имеет в голосе своем.

И в снегопаде, долго бывшем,
вдруг, на мгновенье, прервалась
меж домом тем и тем кладбищем
печали пристальная связь.

Двa гopдeцa... бывaeт в жизни тaк.
Oнa eмy нe пишeт. Oн eй тoжe.
Зaбыть eгo пытaлacь, нo никaк.
И Oн нe пoзaбыл o нeй, пoxoжe.
Ha фoтo, paзмeщaeмыx в ceтяx,
дpyг дpyгy вpyт, чтo вcё y ниx в пopядкe.
A в cepдцe cтpax... бeзyмный, дикий cтpax:
Чтo дapит пoцeлyй кoмy-тo cлaдкий.
Ecть тe, ктo eё любит, oтвлeкaют,
B тaкиx oнa пытaeтcя зaбытьcя.
A вoт мypaшeк нeт... нe пpoбeгaют.
Кaк былo c ним – yжe нe пoвтopитcя.
Oн тoжe пишeт дeвyшкaм... и мнoгo,
Пoнpaвившимcя нaзнaчaeт вcтpeчи.
Bнoвь yбeждaяcь, чтo eгo дopoгa
c тoй, o кoтopoй мыcли кaждый вeчep.
И кaждый paз Oнa зaxoдит в ceть,
И кaк дитя нaдeeтcя нa чyдo.
"Я зa "Пpивeт" гoтoвa yмepeть!
Hy, нaпиши жe мнe... дpyгoй я бyдy!"
Oн тoжe нe oдин, a мнoгo paз
eй нaбиpaл "Пpивeт", нo нe oтпpaвил.
Дyшa кpичaлa: "He xвaтaeт нac!
Bceгo ceбя в тeбe oднoй ocтaвил!"
И дeнь зa днём, нeдeля зa нeдeлeй,
Cкoльзит пo oкнaм гpycть - тocки cлeзa.
Cмиpилиcь oбa вpoдe бы c пoтepeй.
Пытaютcя в дpyгиx нaйти глaзa:
Тaкиe... чтoб мypaшкaми вcё тeлo!
Тaкиe... чтoбы кpyгoм гoлoвa!
Ho нeт втopыx тaкиx – в этoм вcё дeлo!
Любимыx нaм дapyют нeбeca...
Кoнeчнo жe, Oнa нaйдёт кoгo-тo,
И Oн нaйдёт пoxoжyю... и чтo?!
Им бyдeт вeчнo нe xвaтaть чeгo-тo.
Caдяcь в aвтo, в мapшpyткy, иль в мeтpo,
Bзлeтaя в oблaкa нa caмoлётe,
(нeвaжнo... вoceмнaдцaть вaм иль copoк)
Bы мыcлeннo вceгдa c coбoй бepётe
тoгo, ктo бecкoнeчнo cepдцy дopoг.

🖇
Зaчeм вaм быть нecчacтными, cкaжитe?
He чepeз гoд, нe зaвтpa, a ceйчac:
Cтyчитe в двepь... звoнитe... и пишитe.
И бyдьтe вмecтe... жизнь дaётcя paз!

Aвтop: Cherry (Haтaлья Зaдopoжнaя)

Зачем мудрецам погремушек потеха?
Я — тысячелетний старик.
И вижу — в тебе на кресте из смеха
распят замученный крик.
Легло на город громадное горе
и сотни махоньких горь.
А свечи и лампы в галдящем споре
покрыли шепоты зорь.
Ведь мягкие луны не властны над нами,-
огни фонарей и нарядней, и хлеще.
В земле городов нареклись господами
и лезут стереть нас бездушные вещи.
А с неба на вой человечьей орды
глядит обезумевший Бог.
Кошачий поцелуй,
И руки в отрепьях его бороды,
изъеденных пылью дорог.
Он — Бог,
а кричит о жестокой расплате,
а в ваших душонках - покошенный вздошек.
Бросьте его!
Идите и гладьте —
гладьте сухих и черных кошек!
Громадные брюха возьмете хвастливо,
лоснящихся щек надуете пышки.
Лишь в кошках,
где шерсти вороньей отливы,
наловите глаз электрических вспышки.
Весь лов этих вспышек
(он будет обилен!)
вольем в провода,
в эти мускулы тяги,-
заскачут трамваи,
пламя светилен
зареет в кочах, как победные стяги.
Мир зашевелится в радостном гриме,
цветы испавлинятся в каждом окошке,
по рельсам потащат людей,
а за ними
все кошки, кошки, черные кошки!
Мы солнца приколем любимым на платье,
из звезд накуем серебрящихся брошек.
Бросьте квартиры!
Идите и гладьте —
гладьте сухих и черных кошек!

И печка железная в классе продлённого дня.
И пчёлка на клумбе мне в палец впивается, жаля.
И, кажется, нет человека несчастней меня –
за парту к другому отсажена девочка Валя.
Но все ещё живы. И шумная наша родня
ещё не прощается с нами на чёрном вокзале.

Кто в землю уедет чужую, кого-то родной
засыплют, сверкая на солнце проворной лопатой.
Пока же соседи справляют в саду выходной
и пробует водку весёлый Валера горбатый.
Чрез четверть столетья он выпьет ещё по одной
с дружками в беседке и свежею станет утратой.

Бессмысленно всё. И ничто не вернётся назад –
ни старый еврей, ни соседские пьяные песни.
И новым хозяином вырублен маленький сад.
Зачем же душа моя плачет и молит: воскресни?
Что делать мне с жизнью моей, превращённою в ад?
Покончить с собою? Ложиться в больницу на Пресне?

О Господи Боже, зачем эта гибель и мрак?
И горькая водка, и сладкая музыка эта?
Рукою ужаленной шарит несчастный дурак,
меся пустоту в беспорядочных поисках света.
Зачем он родился? Что в жизни он сделал не так?
Кто даст мне ответ? И к чему домогаться ответа?

Я не пью и не курю,
Безразличен к сиськам,
Ем немного, стоя сплю.
Я монах буддийский.

У меня всё хорошо,
Ровно и спокойно,
Я в нирвану отошел
И теперь довольный.

Счастлив я, что в дзен-буддизм
Мне открыли двери.
Это тот же пофигизм,
Только через веру.

Раньше, вспомню иногда
Жизнь мою до храма,
Гнев, интрижки, суета.
Слава Гаутаме!

Просветлённее я стал,
Чист и светел духом,
Потому что по утрам
Я общаюсь с Буддой.

Днем стою на голове,
Сутры повторяю,
И под мантры на тахте
Сладко засыпаю.

"Вы прислушайтесь - внутри
Свет. Почти прожектор." -
Так нам Гуру говорит.
Это наш директор.

Я реально ощутил
Этот свет небесный.
Даже лампочку скрутил
В подворотнях местных.

В позе лотоса сижу,
Лампу в рот засунув,
Дзэна я покорно жду.
Ща я свет зажгу вам!

Прошло лет тридцать, но, как в бреду,
Я вспоминаю вечерний Адлер,
Аллея, звёзды, цветы в саду,
И вдруг три тени и слово "падла".

Пион лохматый, белее стен,
Ночные споры порой опасны,
Их было трое, я не спортсмен,
И ты со мною, и ты прекрасна.

С такими драться, конечно, бред,
Они сильнее, давайте, братцы!
Бояться это не стыдно, нет,
Но было важно не обосраться.

Вот я в партере, разбитый нос,
И сплюнув, скрылись три черных тени,
А мне семнадцать, мне не до слёз,
Я был повержен в ночном сраженьи.

Горели в небе остатки дня,
Шумело море в слепом угаре,
Ах, как смотрела ты на меня,
Как будто я, блин, герой! Гагарин!

Четыре ночи я был с тобой,
Кололо сердце тупой иголкой,
Связал нас прочно неравный бой,
А может дело в кудрявой чёлке.

Респект за драку, респект врагу,
И пусть их трое, всё было ровно,
Но отчего же я берегу
Тот файл далекий, зачем-то ж вспомнил?

Он вбит навечно, как в сердце клин,
Закладкой в душу ножом из ножен.
Бояться это не стыдно, сын,
Но обсираться мужик не должен.

Вечерами в застывших улицах

От наскучивших мыслей вдали,

Я люблю, как навстречу щурятся

Близорукие фонари.



По деревьям садов заснеженных,

По сугробам сырых дворов

Бродят тени, такие нежные,

Так похожие на воров.



Я уйду в переулки синие,

Чтобы ветер приник к виску,

В синий вечер, на крыши синие,

Я заброшу свою тоску.



Если умерло всё бескрайнее

На обломках забытых слов,

Право, лучше звонки трамвайные

Измельчавших колоколов.

Не волнуйся обо мне, море.
Мне привет твой передал ветер.
Постараюсь навестить скоро,
ты ракушки подготовь детям.
Припаси для нас рассвет южный,
и каштаны разбросай в парке.
А у нас, представь, июнь вьюжил!
У тебя-то там, небось, жарко?
У тебя наверняка толпы, и креветки продают к пиву. Я завидую тем, кто топит свои зимы в твоих волн гриве.
Я хочу тебя обнять крепко,
я хочу в тебе купать душу.
Иссыхаю без тебя веткой,
променял б на тебя сушу!
Без тебя меня давно кроет,
а в билете нет пока даты.

Поволнуйся обо мне, море,
и представь, что я с тобой рядом.