Поговорим / Стихи

Наколи Сатурн на внутренней стороне бедра, чтобы ты была ещё более не отсюда.
Сквозь твой свитер виднеются оба крыла, яви миру, мать твою, это чудо.
Говори на змеином, взглядом стены сжигай и завязывай притворяться.
Твои крылья – символы чистоты, только как с тобой обниматься?
Почему одно крыло излучает свет, а другое – дьявола изобилие?
И дороже тебя мне, чёрт дери, нет, пусть Одетта ты и Одиллия.
И нутро твоё никому не прочесть: ты вспорхнёшь к небесам или крыльями явишь пекло?
Будто Бог собрал тебя по частям и хотел, чтобы ты не блёкла.
Просто будь собой, я тебя прошу, купи платье с открытой спиной.
пусть все твари видят твою красоту: преклоняются пред тобой.
И не дай никому подойти с тылов, их обрежут или сломают.
Твои крылья – тысячи буйных голов, что с тобой во мне умирают.

Наколи Сатурн на внутренней стороне бедра – на девятом кругу моего рая.
И хотя бы со мной не прячь свои два крыла, я же знаю, ты – неземная..

«В белом поле был пепельный бал...» –
вслух читал, у гостей напиваясь,
перед сном как молитву шептал,
а теперь и не вспомнить, признаюсь.

Над великой рекой постою,
где алеет закат, догорая.
Вы вошли слишком просто в мою
жизнь – играючи и умирая.

Навязали свои дневники,
письма, комплексы, ветви сирени.
За моею спиной у реки
вы толпитесь, печальные тени.

Уходите, вы слышите гул –
вроде грохота, грома, раската.
Может быть, и меня полоснул
тонким лезвием лучик заката.

Не один ещё юный кретин
вам доверит грошовое горе.
Вот и всё, я побуду один,
Александр, Иннокентий, Георгий.

Если любовь потерялась где-то,
Бегать за ней и не думай даже,
Ведь возвращаться - дурная примета,
Каждая бабка в деревне скажет.

Ей не пиши ни стихов, ни писем,
Место заполни в душе и в койке,
Вещи её и о ней все мысли
Выкини из головы на помойку.

И не вскрывай театрально вены,
И не ныряй в пустоту с балкона,
Выбери девочку ей на замену,
Их, слава богу, в метро вагоны.

И если бывшая вдруг напишет,
То не читая сотри тотчас же,
Если, не дай бог, ответить бывшей,
Чёрт её может вернуть однажды.

И напоследок сказать нелишне,
Если вдруг новая станет старой:
Акт превращения нынешних в бывших -
Это и есть колесо Сансары!

Выпить про вечность не с кем.
Как же тут не пропасть?
Осень - мой лев библейский...
Голову суну в пасть.

Пусть будет легким прикус,
Шерсть холодней огня,
Чтобы наш римский циркус
Не перегрыз меня.

Сердце - последний мячик.
Я живу на распев,
Чтоб языком горячим
Душу лизнул мне лев.

Вымыты и глазасты
Старой Москвы дома.
Скоро наложит пластырь
Мне на стихи зима.

С неба помашет лётчик,
Вскрикнет полярный дрозд,
И растворится почерк
В дымке далеких звёзд.

Снег налетит в минуту,
Как музыкант немой.
С пушкинской гривой будто,
Лев золотистый мой.

Медленный тихий сапа,
Вечного детства маг.
Мой оберег на лапах,
Мой одинокий Марк.

Сделает осень сальто,
Свет уронив из рук.
Чтоб на мосту Риальто
Мы оказались вдруг.

Чтобы заката пламя
Подстерегло чабрец.
Чтобы внизу под нами
Северский тек Донец.

В рубищах светотени,
Будто на образах,
Но в подмосковном сене
С ярким огнем в глазах.

Мне нравятся ночные города,
где улицы, проспекты без людей,
где светит одинокая звезда
на фоне одиноких фонарей.

Мне нравится ночная тишина,
она звучит дыханием ветров,
и даже одинокие дома
не произносят лишних слов.

Мне хочется оставить всё и всех
и лишь с собой побыть наедине
без серых встреч, гримас, помех,
купаться ночью в тишине.

Здесь одиночество везде и тьма
и даже в крохотной душе моей
исчезло всё. Осталась лишь зима
и несколько угрюмых фонарей.

Ни письма, ни телеграммы –
Вот и в «мыльнице» нет «мыла».
Смотрят башенные краны
В небо хмурое уныло.
Им так хочется свободы
И ещё – вторую руку.
Пролетают мимо годы
С надоевшим («тик-так») звуком.

Ни звонка, ни СМС-ки,
А ведь я легкодоступен.
В новостях – спокойный, веский
Бесконечный В.В. Путин.
Да и ладно – он ведь главный
(Сами дали назначенье).
Вот уж кто страдает явно
От чрезмерного общенья.

Отключу компьютер, трубку,
Подожгу почтовый ящик,
И впитаю, словно губка,
Капли с неба – небо плачет.
И пойду, дымя колючей
Сигаретой-папиросой,
И (какой же я везучий!)
Вдруг с тобой столкнусь нос к носу…

Засыпает город дождём и снегом /
Звёзды светят ярко и высоко.
Нам бы только выдержать это небо –
Не упасть под тяжестью облаков.

Птицы жмутся к крышам, ища спасенья,
Люди прячут слёзы и смотрят вверх,
Чтобы на сетчатке глазных расселин
Отпечатать солнечный фейерверк.

Облетает быль, оставляя небыль,
Под напором лунного серебра.
Нам бы только выдержать это небо,
Принимая купол на купола.

Подставляя ветру сердца и лица,
Не терзаться крыльями позарез,
Чтобы по тревоге опять смениться
И взвалить на плечи бесценный вес.

И дарить надежду идущим следом
На тугую тьму и скупую синь.
Нам бы только выдержать это небо –
До конца – на сколько достанет сил...

А давайте возьмём, и построим недетский садик? Чтоб как детский, но только для взрослых мужчин и женщин. Будем спать в тихий час, пить какао, ходить в сандалях и из ваты всей группой усердно ваять овечек.

Будем песни учить, про снежинки и про ромашки. Будем дружно ходить приставными шагами в чешках. Будет строгий директор весёлой девчонкой Машкой, а усталый хирург - озорным пацаном Олежкой.

И давать всем отгул, принудительно, раз в неделю, отправляя всех дядь и тёть в тот недетский садик.

И тогда бы все люди на наших глазах добрели, и играло бы искрами детство в их взрослых взглядах.

От капустного листа
и чернеющего поля -
всё знакомые места,
непонятные до боли.

Церковь, рядом магазин,
жизнь направо, смерть налево,
голые персты осин
молча указуют в небо.

Надвигается зима,
она будет дольше прежней,
снова внутренняя тьма
будет спрашивать у внешней:

Кто Ты, русский Бог живых,
и Тебе какое дело
до печали остальных,
в ком душа не уцелела?

Будут ходики стучать,
лисы бегать через реку,
снова будет Бог молчать,
отвечая человеку.