Поговорим / Стихи

Мы стали меньше говорить.
Мы чаще пишем сообщенья.
Из смайлов и картинок нить —
Теперь такие поздравленья.
Без слов, без искры, без тепла.
Копируем, пересылаем.
В нас жажда слушать умерла,
И мы с ней вместе погибаем.
Мы очерствели так легко,
Как будто этого хотели.
Не личности, — почти никто.
Картинки, смайлы лишь при деле.
Меня не надо поздравлять
В такой безличностной манере,
Или посланья отправлять
Из обновлений в «Галерее».
Пора учиться говорить!
Смешная фраза? Не до смеха.
Поздравить? Надо позвонить.
А если близко — то приехать.
«Лайк» не заменит добрых слов.
И смайл не передаст эмоций.
Мы предаем в себе любовь,
Душевность нами предается.
Из букв и строк гнезда не свить.
Картинки чувствами не дышат.
Друг с другом надо говорить!
Друг друга надо просто слышать.

Заскулил мой город по-собачьи,
спевшись с теми, кто скулит во мне,
снова за окном в дыму табачном
истерит бездомный пьяный снег…

Две по сто – и жизнь пошла "по главной",
и нутро горит от свежих чувств,
и душа, как старая шалава,
ломит две цены за мятый бюст…

Две по сто – и всё пошло как надо,
и есть шанс, что ты не опоздал
к столику, где фифа с томным взглядом
киснет под Владимирский централ…

Две по сто – и жизнь – не кнут, а пряник,
и пока друзья в хмельной пурге -
есть возможность блефануть по пьяни
лучше, чем на фотке в Судаке...

сдать ферзя и пыль пустить стеною...
всех своих чертей застать врасплох...
попытаться быть самим собою,
чтоб никто не понял - в чём подвох...

оттянуть курок, уткнуться в дуло...
выклянчить у Бога шанс из ста…
и спросить о том – как Он придумал
мне меня всучить взамен креста…

С утра на поле выпал снег.
Он выпал, потому что выпал.
Как будто некий человек
присел на лавочку и выпил,
расслабился и оглядел
всю эту ширь, всю эту плоскость,
и леса, что вдали редел,
нечеловеческую легкость.
Так тихо было, что казалось -
в пространстве музыка слышна.
Ни тени смерти - жизнь одна,
как половодье, разливалась
на этом поле, на свободе,
под беглым солнечным огнем.
Туда, куда мы все уходим,
мы только это заберем.

Тощим стал настенный календарь,
За окном соседка тащит ёлку.
Я курил, глядя куда-то вдаль,
И чесал наплечную наколку.

В доме, что напротив, красота -
В окнах разноцветные гирлянды.
В телеке, где круглый год война,
Прыгают с шампанским музыканты.

Может, тоже праздник замутить,
Вместо водки с пивом как обычно
Мне чего нормального попить,
Из бокала, чтобы все прилично.

Может взять и застелить постель
И соседку пригласить с шестого?
И к тому же, обещал ей дрель -
Вот и повод. Ну, а че такого?

Тоже там, небось, сидит одна
И втыкает в скучный телевизор,
А тут я: Здорова! Как дела?
Дрель принес! Бывают же сюрпризы!

В общем, так и будет, решено.
Но сначала подготовлю хату.
Я пройдусь в ближайшее Сильпо,
Всё-таки поляну сделать надо.

Наберу всего, ведь ночь длинна,
Пробегусь по ценам взглядом кротким,
Я куплю шампанского, вина
И на всякий случай литр водки.

В общем выполнял я каждый пункт
Мною разработанного плана
И присел на несколько секунд,
Отдохнуть пред праздничным экраном.

Тут звонок. Открыл, а там она -
Ну, с шестого этажа соседка.
Говорит, привет, мол, как дела,
И сверлит, как дрелью, взглядом едко.

Мне сто раз не надо намекать,
Чуйка ловит еле слышный шорох.
Раз сама пришла, то надо дать.
И я дал ей дрель без отговорок.

А она мне - Вася, говорит,
Дрель свою засунь куда подальше!
Я не мог скрыть удивленный вид.
Я её такой не слышал раньше.

Хлопнув дверью, поднялась она
На шестой этаж в свою квартиру.
Вновь хлопок двери. И тишина.
Что, бл**ь, происходит в в этом мире?!

Праздник мой испорчен. Я сидел,
Водку пил, про случай вспоминая.
Что не так? Нормальная ведь дрель!
Эх, да что там бабы понимают...

Когда я, объездивший множество стран,
Усталый, с дороги домой воротился,
Склонясь надо мною, спросил Дагестан:
«Не край ли далекий тебе полюбился?»

На гору взошел я и с той высоты,
Всей грудью вздохнув, Дагестану ответил:
«Немало краев повидал я, но ты
По-прежнему самый любимый на свете.

Я, может, в любви тебе редко клянусь,
Не ново любить, но и клясться не ново,
Я молча люблю, потому что боюсь:
Поблекнет стократ повторенное слово.

И если тебе всякий сын этих мест,
Крича, как глашатай, в любви будет клясться,
То каменным скалам твоим надоест
И слушать, и эхом в дали отзываться.

Когда утопал ты в слезах и крови,
Твои сыновья, говорившие мало,
Шли на смерть, и клятвой в сыновней любви
Звучала жестокая песня кинжала.

И после, когда затихали бои,
Тебе, Дагестан мой, в любви настоящей
Клялись молчаливые дети твои
Стучащей киркой и косою звенящей.

Веками учил ты и всех и меня
Трудиться и жить не шумливо, но смело,
Учил ты, что слово дороже коня,
А горцы коней не седлают без дела.

И все же, вернувшись к тебе из чужих,
Далеких столиц, и болтливых и лживых,
Мне трудно молчать, слыша голос твоих
Поющих потоков и гор горделивых».

Расул Гамзатов

Говорят, что есть на свете острова,
Где растет на берегу забудь - трава,
Забудь о гордости, забудь про горести,
Забудь о подлости! Забудь про хворости!
Вот какие есть на свете острова!

Говорят, что где-то есть острова,
Где с похмелья не болит голова,
А сколько есть вина, пей всё без просыпу,
А после по морю ходи, как по-суху!
Вот какие есть на свете острова!

Говорят, что где-то есть острова,
Где четыре не всегда дважды два,
Считай хоть до слепу - одна испарина,
Лишь то, что по сердцу, лишь то и правильно.
Вот какие есть на свете острова!

Говорят, что где-то есть острова,
Где неправда не бывает права!
Где совесть - надобность, а не солдатчина!
Где правда нажита, а не назначена!
Вот какие я придумал острова!

Ты даже не веришь, когда тебе двадцать,
Что могут болячки к тебе подобраться,
Что может рука отказать или ноги,
Они же так резво бегут по дороге.
Когда тебе тридцать, глаза замечают,
Как мама и папа твои увядают,
Но всё ещё кажется – всё за горами,
И с кем-то другим это будет – не с нами.
А в сорок (хотя наплывает усталость)
Ты знаешь, но думать не хочешь про старость –
Когда ещё будет… Но время помчится,
И вот пятьдесят уж в окошко стучится…
Чуть-чуть тяжелее задвигались мысли,
Чуть-чуть ноет сердце, но бьётся – не виснет,
А детям под тридцать – они замечают,
Как мама и папа у них увядают.
Уже шестьдесят… годы катятся с горки,
И что было сладким, становится горьким.
И семьдесят скоро, и ноги слабеют,
А внукам под двадцать, они вас жалеют,
Но только не верят, что с ними случится
Когда-то такое… А время страницы
У книги судьбы всё листает, листает,
Ты только родился, а жизнь уже тает…
К чему я? Чтоб помнить – всё так быстротечно,
А жить по-людски надо, раз мы не вечны…

Но от него теперь не улизнуть –
Придётся встретить,
Хоть новый год теряет новизну
Всего на третий,
Когда в набитом скукою жилье
Под запах винный
Январь опять подпортит оливье
И мандарины.

Пусть кажется, что будет, как всегда:
Мороз, козули.
Но новый год, как новая беда,
Непредсказуем,
И только отвернись, он нанесёт
Вестей тревожных.
И, чтоб перетерпеть вот это всё,
Не пить не можно.

А где-то ждут подарков, ладят быт,
Бюджеты делят.
А ты уже подавлен и прибит
За две недели
До безрассудных «Ёлочка, гори!»,
В плену мучений.
И что-то вновь толкает (изнутри)
Лизнуть качели.

От капустного листа
и чернеющего поля -
всё знакомые места,
непонятные до боли.

Церковь, рядом магазин,
жизнь направо, смерть налево,
голые персты осин
молча указуют в небо.

Надвигается зима,
она будет дольше прежней,
снова внутренняя тьма
будет спрашивать у внешней:

Кто Ты, русский Бог живых,
и Тебе какое дело
до печали остальных,
в ком душа не уцелела?

Будут ходики стучать,
лисы бегать через реку,
снова будет Бог молчать,
отвечая человеку.